Армагеддон близко: зачем мы любим пугать себя концом света

Конец света не выходит у нас из головы. Как мы видим, вся популярная культура озабочена предсказаниями и картинами гибели человечества — от религиозных мифов до видеоигр, от журналистики до научной фантастики. Наше увлечение концом времен породило множество ярких апокалиптических поджанров, то зловещих, то несущих странное ощущение свободы: восстание машин, нашествие полчищ зомби, истребление человечества пришельцами. Каждая подобная история по-своему поучительна, но все вместе они рассказывают нам о человечестве нечто гораздо более важное. Иногда их посыл довольно прямолинеен: реальный конец света нас пугает. Весьма вероятно, что изменение климата сделает нашу планету непригодной для проживания или из космоса на нашу погибель примчится огромный астероид. Не так уж неразумно бояться таких сценариев. Я начал писать эту книгу, анализируя расчеты байесовской вероятности, согласно которым светопреставление наступит намного раньше, чем нам кажется. Часы Судного дня, созданные в 1947 году, показывают, насколько близко мы можем подойти к последней черте — количество минут до полуночи (то есть окончательной катастрофы) символизирует уровень опасности. Когда их только завели, стрелки показывали 23:53, а теперь вследствие растущей угрозы изменения климата и ядерного конфликта нас отделяет от конца всего лишь сто секунд. Похоже, мы действительно живем в интересные времена.Но такой ли конец света человечество имеет в виду в своих историях? На самом деле, большинство сценариев армагеддона вряд ли могут реализоваться в обозримом будущем: боги, похоже, не хотят или не могут уничтожить свое творение, у Солнца еще есть в запасе пара миллиардов «топливолет», а эпидемия может оказаться смертоносной (в разгар пандемии COVID-19 мы очень хорошо это понимаем), но все-таки не апокалиптической. Вероятность уничтожения всей жизни в рамках одного драматического события представляется ничтожной. Вариант нашего медленного вырождения больше похож на правду, но в этом случае что-нибудь обязательно займет наше место. Мы умираем, а другие люди остаются жить, и ровно так же вместо нас в ходе эволюции могут возникнуть другие биологические виды, а другие планеты продолжат существовать, когда Земли не станет. Совсем как в концепции вечного возвращения: конец наступает — конец никогда не наступит. Возможно, на самом деле конец света не близок. А возможно, он никогда и не случится.Что касается апокалипсиса, то в действительности мы озабочены вовсе не концом света. Мы озабочены концом нашего света. Мысль о личной смертности пронизывает всю апокалиптическую беллетристику — мы уже убедились в том, что переносим наш страх перед собственным уходом из жизни на весь мир. Выше я анализировал картины возможной гибели человечества, нарисованные Гербертом Уэллсом: сокрушительный удар с небес в «Войне миров» и всеобщий энтропический ужас тепловой смерти Вселенной в «Машине времени». Его последняя книга, которую он написал десятилетия спустя, будучи уже старым и немощным, называется «Разум на краю своей натянутой узды» (1945) и опять предлагает нам новый сценарий. Это скорее не книга, а памфлет — восемь коротких глав на тридцати четырех страницах. Написанный умирающим человеком и изданный уже после его кончины, он представляет собой бесконечно пессимистическое предсказание неминуемого заката человечества.Это, безусловно, самое странное произведение Уэллса. Уже на пороге собственной смерти он делится с читателями внезапно пришедшей к нему мыслью о том, что конец всего и вся наступит «в течение периода, который исчисляется скорее неделями и месяцами, нежели вечностью». В космосе произошла какая-то неожиданная и глубочайшая перемена: «с самого момента зарождения жизни не только людей, но и всех других обладающих самосознанием существ в ней совершается некое фундаментальное преобразование». Если эта мысль «разумна», говорит Уэллс, «то этот мир находится на краю своей натянутой узды. Конец всего, что мы называем жизнью, совсем близок и неизбежен». Homo sapiens выдохся: «звезды в своем полете обратились против него, и поэтому ему нужно уступить место другим животным». Книга «Разум на краю своей натянутой узды» не предлагает неопровержимых доказательств странного предчувствия Уэллса о близящемся конце мира, она лишь настойчиво повторяет идею рокового финала, который несет нам безымянное нечто. Разумеется, в мире самого Уэллса происходила перемена — он осознавал неотвратимость своей собственной смерти.Это и есть то, чем мы занимаемся по сей день — снова и снова воображаем себе конец в непреодолимой петле стереотипных катастроф и продолжаем сообща бороться с мыслями о неминуемой смерти. И в некотором смысле это и есть конец мира, ведь с нашей личной точки зрения он существует только потому, что в нем живем мы. В противном случае мир погибнет, когда погибнем мы.
Реклама на Forbes
И тем не менее мы фантазируем, чтобы наполнить смыслом и структурировать наш опыт, и придуманные нами истории основываются на линейной логике повествования: у них есть начало, середина и конец. Чтобы понять историю, нам нужно знать, как она закончится. Например, многие люди читают Библию как линейное повествование о мире в целом — имеющем начало (Бытие), середину (время, в котором живем мы сами) и конец (Откровение). И именно так мы склонны понимать наши личные истории: рождение, жизнь и смерть. Знание конца нашей истории может дать нам шанс поразмышлять о собственных жизни и смерти, осознать свое место во времени и понять, что же именно для нас имеет значение. Итак, истории о конце повествуют не о конкретном событии, хотя и считается, что это так. Они рассказывают о том, как все мы живем, независимо от конкретного времени. Конец — это всего лишь граница нашей жизни, но принципиально важно ее наполнение: взаимосвязи, смысл и, как ни странно, жизнь как таковая.Одна из наиболее плодотворных идей, которую литературный критик Фрэнк Кермоуд выдвигает во влиятельной книге «Предчувствие конца», — это различение двух типов времени. Первый тип он называет chronos — обычное время, текущее со скоростью одна секунда в секунду, а другой — кairos, и это более трансцендентный и непостижимый его тип. Chronos включает все те обыденные моменты, что наполняют нашу повседневную жизнь, но не имеют существенного значения. Это рутинные события, которые не дают правдивой картины жизненного опыта человека. А kairos — это мгновения, наполненные важным содержанием, дающим нам понимание того, кто мы есть. Это яркие и переломные моменты нашего существования, заряженные смыслом.Мы имеем дело одновременно и с chronos, и с kairos, но должны жить в chronos — нормальном течении времени. Это, возможно, и хорошо, когда мы ведем обычную жизнь, но когда-нибудь мы можем вдруг ощутить, что заперты в невыносимом однообразии повседневности. С другой стороны, нас влечет kairos — правильное время, необычное и волшебное, но жить в нем 24 часа в сутки семь дней в неделю просто невозможно. Хуже того, нам бывает трудно даже разглядеть по-настоящему важное. Как и в любой истории, значение этих мгновений становится понятным только тогда, когда мы узнаем, чем все закончится.


Source link